Благонамеренные речи - Страница 182

182

– Да, посидишь в тисках – запросишь простору! А впрочем, правду надо сказать: бестии эти француженки, можно для них и в тисках посидеть! Насчет это лямуру или ляшозу…

– Как вам сказать! ведь и насчет лямуру они больше у нас распоясываются. Знают, что денег у русских много, – ну, и откалывают. А в Париже и половины тех штук не выделывают, что у нас.

– Говорят, Мак-Магонша лямуру не любит.

– Да, и она. Много она для Франции полезного сделала, а частичка тоже и вреда есть. Главное дело – иностранцев от Парижа отвадила. Возьмем хоть бы нас, русских: кабы настоящим-то манером, как при Евгении, лямур выделывали, да нас бы, кажется, и не отодрать оттоле!

– Кричат: "Республика!", а свободы не дают!

– Скажите, однако ж: я слышал, что картинки такие в Париже продаются… интересные будто бы картинки приобрести можно?

– Это для стереоскопа, что ли? Я целую охапку с собой захватил!

– Интересны?

– Отдай всё, да и мало!

– Тсс…

– Да у них еще то ли есть! В модных магазинах показывают, как барыни платья примеривают! Приедет, это, дама – и всё из большого света! – разденется декольте, а из соседней комнаты кавалер на нее сквозь щелочку и смотрит.

– Ишь ты! а она, сердешная, и не знает?

– Иные и знают, нарочно знакомиться с кавалерами приезжают. Повертывается она декольте перед зеркалом, а из засады – кавалер: же лоннёр… Большие съезды бывают.

– И наши, чай, барыньки…

– Чего уж!

Каждый смотрит на каждого вопрошающим взглядом, словно хочет сказать: "А что, брат, уж не твоя ли?"

– Ах, дамочки наши! дамочки! – вздыхает Сергей Федорыч.

– Так вы и в палате депутатов побывали? – любопытствует Павел Матвеич.

– Был, в самый раз попал, амнистию обсуждали. Галдят, а толку нет. Знают, что придет Наполеон, и всем им одно решение выйдет – в Кайенну ушлют.

– Вот и этого у нас нет!

– Зачем нам! У нас, коли ты сидишь смирно, да ничего не делаешь – живи! У нас все чередом делается. Вот, приедем в Вержболово – там нас рассортируют, да всех по своим местам и распределят.

– Турки-то! турки-то тоже конституции запросили! ах, прах их побери!

– Смехота!

– То-то оно и есть! даже у турок взбеленились, а у нас – спокой!

– Нам конституциев не надо! Мы и без них проживем! Разъедемся теперь по деревням, амуницию долой – спокой!

Все трое заговорили разом: "У нас как возможно! У нас – тишина! спокой! каких еще там конституциев! долой амуницию – чего лучше!" Гул стоял в отделении вагона от восклицаний, лишенных подлежащего, сказуемого и связки.

– Нет, вы только сообразите, сколько у них, у этих французов, из-за пустяков времени пропадает! – горячился Василий Иваныч, – ему надо землю пахать, а его в округу гонят: "Ступай, говорят, голоса подавать надо!" Смотришь, ан полоса-то так и осталась непаханная!

– И ништо им! пущай без хлеба сидят!

– Зато у нас мужичка никто уж не тронет: паши себе да паши!

– Разве с подводой выгонят, так ведь без этого тоже нельзя!

– Подвода – дело! а у них что!

– Ах, французы! французы! жаль их! дельный народ, а насчет язычка – слабеньки!

– А вы думаете, что они сами этого не чувствуют? не чувствуют, что ли, что если Россия им хлеба не даст, так им мат? Чувствуют, да еще и ах как чувствуют!

Опять завопили все разом: "Чувствуют! да еще как чувствуют! Мат! именно мат!"

– А позвольте спросить, – вдруг надумался Сергей Федорыч, – вот вы насчет Турции изволили говорить, будто там конституции требуют; стало быть, это действительно так?

– Чего вернее, во всех газетах написано.

– Да! заварили турки кашу! придется матушке-России опять их уму-разуму учить!

– А позвольте еще спросить: дворяне у них есть… турецкие?

Вопрос этот сначала словно ошеломил собеседников, так что последовала короткая пауза, во время которой Павел Матвеич, чтоб скрыть свое смущение, поворотился боком к окну и попробовал засвистать. Но Василий Иваныч, по-видимому, довольно твердо помнил, что главная обязанность культурного человека состоит в том, чтобы выходить с честью из всякого затруднения, и потому колебался недолго.

– Как, чай, дворянам не быть, – ответил он, – только документов у них настоящих нет, а по-ихнему – все-таки дворяне.

– Помилуйте! да у меня в Соломенном и сейчас турецкий дворянин живет, и фамилия у него турецкая – Амурадов! – обрадовался Павел Матвеич, – дедушку его Потемкин простым арабчонком вывез, а впоследствии сто душ ему подарил да чин коллежского асессора выхлопотал. Внук-то, когда еще выборы были, три трехлетия исправником по выборам прослужил, а потом три трехлетия под судом состоял – лихой!

– И белый… из лица, то есть?

– Немножко как будто с точечками, а впрочем, как есть – русский: и в церковь нашу ходит, и ругается по-нашему.

– У нас дворяне – жалованные, а у них – так! – пояснил Василий Иваныч, – у наших права, а у ихних – правов нет!

– Сегодня он – дворянин, а завтра – опять холуй!

– Завтра его подрежут да евнухом в гарем определят!

– Тсс… а что, кабы у нас так?

– Вот еще что вздумали! У нас этого нельзя, у нас – закон!

– У нас чего лучше! у нас, ежели ты по закону живешь, никто тебя и пальцем не тронет! Ну, а коли-ежели не по закону – ау, брат!

Спутники мои очевидно начинали повторяться: знак, что скудный запас разговора приближается к концу. Все отяжелели: Василий Иваныч вытянул руки вверх и с наслаждением сибарита шевелил лопатками; Павел Матвеич просто-напросто завывал, зевая; один Сергей Федорыч ерзал на месте, но не для того, чтоб спросить еще что-нибудь, а как бы ища куда-нибудь половчее примазаться. Если б не близость Вержболова, наверное, эти люди через минуту заснули бы тем тревожным, захлебывающимся сном, от которого у русского культурного человека стискиваются зубы и лицо в самое короткое время покрывается глянцевитым туком. Однако я был убежден, что еще далеко не все сказано. Не может быть, думалось мне, что они так-таки и позабыли о ветчине! И действительно, предчувствие не обмануло меня; хотя и окольным путем, но они пришли, однако ж, к ветчине.

182